О казаках лет пять-десять назад говорили много и восторженно. О несправедливо забытых героях, об уникальном опыте военной организации, о патриотизме и христианской добродетели — в общем, в начале девяностых вообще говорили восторженно, время было такое. НА этой волне и начался процесс, названный впоследствии возрождением казачества — причем начался одновременно и в России, и в Украине, и в Казахстане, и даже в Эстонии. Причины тому просты: после расказачивания огромное число людей казачьего происхождения рассеялись по всей стране — частно не по своей воле — при этом тщательно скрывая, что они казаки, потому что за это можно было поплатиться жизнью. В середине тридцатых, после принятия Сталинской конституции, казачество было частично реабилитировано, казаков стали призывать в армию, тем самым как бы возродив их природное предназначение. Однако при этом казаки считались частью населения страны, частью русского народа, потомками великих предков, преданных без лести новому царю — Иосифу Сталину. Когда во время Отечественной войны на Северном Кавказе появились бывшие любимцы казачества — Андрей Шкуро, например — им не удалось поднять казачество на борьбу за "казачью волю". Она была попросту не нужна, о ней уже не помнили. Поэтому казачьи кавалерийские корпуса, воевавшие в Отечественной войне, отстаивали не казачью волю, а независимость и территориальную целостность собственной страны СССР — стало быть, и свою собственную. Причем воевали достойно, по-гвардейски .

Однако в периоды социальных кризисов старые ориентиры теряются в водовороте событий. На их место приходят новые — далеко не всегда ясные и определенные, чаще призрачные и эфемерные. Как указательная веха, которая не перемещается вместе с горизонтом, а остается за спиной после того, как пройдена.Такая веха показывает направление только на определенном участке пути, а не по всей дороге. Направление движения —как это ни покажется странным — определяется точкой на горизонте, которая ясно видна, но недостижима... Временным ориентиром и стал миф о былом казачестве. Произошло это в конце восмидесятых — начале девяностых годов. Миф взялись возрождать, не потрудившись разобраться, что именно возрождают: сословие, социальную общность, этническую общность,ментальность,образ жизни? Казачьи общественные организации, названные почему-то "общинами" , в лучших коммунистических традициях завели списки, членские взносы, общие собрания, выборы, коллективные шествия и — новизна времени!— политические заявления о поддержании одних и неподдержании других политических сил . Появилась собственная номенклатура, которая — естественно, уж как водится — присвоила себе право решать, что есть "настоящее казачье", а что — "происки врагов казачества". Естественно, были те, кто считал иначе — и пошло, поехало. В общем, запал десятилетней давности в конечном счете произвел "салютацию вхолостую". Грандиозных достижений не получилось: нет ни казачьего самоуправления, ни "казачьей экономики", ни общего признания за казаками права называться народом или еще как-то. Но определенные успехи все же достигнуты: принято множество подзаконных актов , существует и активно действует общероссийская общественная организация Союз казаков России, создана целая государственная структура — Управление Президента Российской Федерации по вопросам казачества . Ему поставлена задача — создать из казачьих общественных организаций государственный резерв призывного контингента — прежде всего для службы в Вооруженных силах и Пограничных войсках. При общенародной остервенелой ненависти ко всеобщей воинской обязанности эта задача малоперспективная. То есть чиновникам есть о чем рассуждать, есть подо что требовать государственные деньги [вот оно, родимое!] но популярности военной службе даже у юношей-казаков это не добавляет.

 Не менее проблематичными представляются перспективы привлечения казаков к "государственной и иной службе" — поскольку такая служба строится на принципах кадрового подхода. Иными словами, государственная служба казачества ничем не отличается от государственной службы неказачества, и при прочьих равных возможностях казаки проигрывают неказакам, лучше к этгой службе подготовленным.

Можно говорить об определенном успехе в осуществлении казачьего общественного движения — о введении удостоверений членов казачьих общественных организаций , о создании значительного числа культурно-просветительных и творческих коллективов казаков, — последнее можно без преувеличения считать прорывом в истории культуры. Однако в общем и целом задача, декларированная как возрождение казачества, не решена. Рискну добавить: и не решается. То есть деятельность в этом направлении осуществляется, но при этом каждый из субъектов действия решает собственную задачу.

Государственная политика в отношении казачества — что бы она не декларировала — пытается воссоздать казачье сословие. Которое себя исчерпало уже накануне Первой мировой войны. Государство в лице своих чиновников считает, что казачество должно стать главным резервом призывного контингента для Вооруженных Сил и других силовых ведомств. Причем готовиться эти контингенты должны силами "станичных и хуторских обществ" — за их деньги, на их материальной базе. Это совершенно неосуществимо . Попытки создать из казаков своего рода "национальную гвардию" осуществлялись как эксперимент, достигший определенной цели — особенно на Северном Кавказе — но отсутствие законодательной базы относительно такого рода военных формирований делает эти эксперименты весьма небезопасными. Деятельность казаков по охране общественного порядка — все из той же сословной партитуры. Казачья экономика по определению невыразима, поскольку — как и в случае с государственной службой — ничем не отличается от экономики неказачьей: и та, и другая рыночные, и та, и другая осуществляются по одним государственным законам. При чем здесь название "казачья"? При этом конкуренция на рынке рано или поздно может спровоцировать ситуацию, в которой казаки потребуют принять меры протекционистского характера — для защиты "казачьих предприятий" от конкурентов. Что открывает необозримые коррупционные возможности для тех, кто будет "решать вопросы" — и в среде государственных чиновников, и в среде казачьей номенклатуры.

Общественное казачье движение сложнее и непонятнее, поскольку сильно разнится идеологически. Начавшись в конце восьмидесятых годов как общественно-культурное подвижничество, оно очень быстро набрало обороты, уже через год-два став общероссийским. Организованное как союзы общественных организаций , эти образования составили сеть, которая так или иначе способна олицетворять собой казачью идеологию в том ее наполнении, которое именно эта организация признает: то ли религиозное , то ли национальное , то ли территориальное . Единого взгляда на вопрос нет, поскольку собственно казачья идеология никогда серьезно не исследовалась , и нет образца, к которому можно было бы прибегнуть для обсуждения или — на худой конец — для противодействия ему. При этом массовость казачьего движения не имеет аналогов в России: в общем в него вовлечены до нескольких миллионов человек. При отсутствии ощутимых результатов собственной деятельности такая масса может накопить энергию, которая способна к очень мощному разряду — при этом совершенно невозможно предсказать, когда именно это произойдет. На этом движении уже простроены политические проекты — по поддержке тех или иных политических лидеров, политических партий и блоков, политических идеологий и так далее . Идеологическая оболочка такой деятельности — патриотизм — может быть истолкована в интересах самых различных сил.

Наконец, исследования процесса возрождения казачества различаются своими подходами. Социологические исследования [А.Таболина] дополняются историческими [О.Сергеев, В.Иванов], культурологическими [Г.Ермак], — при этом практически отсутствуют политологические оценки процесса. При том, что лидеры казачества усиленно продвигают политические требования — от принятия Закона о казачестве до воссоздания территорий сплошного проживания казачества , поддержки "казачьей экономики" — в просторечии протекционизму, и тому подобное. Можно сказать, что выдвинувшиеся на волне казачьего возрождения лидеры, предприниматели, политики регионального и федерального масштаба начинают активно использовать накопленный общественный капитал — что в общем-то понятно и объяснимо. Интересы собственно казачьих общественных организаций в этой ситуации выявляются пунктирно: где-то казачьи структуры используют приобретенный авторитет для собственного развития , где-то раздираются противоречиями, где-то просто исчезают как несостоявшаяся. Проще говоря, движется политический процесс, у которого нет единого замысла .

Этот процесс в известном смысле зашел в тупик. То есть поступательное движение сменилось вращательным — расход ресурса не соответствует последствиям. Состояние это обусловлено множеством причин, которые можно свести в некие блоки — на мой взгляд, это хорошо удалось исследователю из Ростова —на — Дону А.И.Козлову .

Главная причина этому — разночтение понятий. Прежде всего собственно казачества: оно понимается как народ , как исторически сложившаяся общность граждан Российской Федерации , этно-историческая общность , культурно-этническая общность. При этом, как справедливо отмечает А.Козлов, практически все определения казачества отображают либо давно ушедшее казачество, либо то, каким его представляют себе законодатели в будущем. Реального состояния нынешнего казачества они себе не представляют. То есть нет единой позиции относительно того, кто и как себя самоидентифицирует в казачьем качестве . Нет понимания очень важдной вещи: казачество Северного Кавказа, Урала и Поволжья сильно отличается от казачьих Войск Сибири и Дальнего Востока, созданных в силу государственной колонизационной необходимости . Казаки Сибири и Дальнего Востока — государственный институт, искусственно созданный и сугубо функциональный как колониальная сила и население осваиваемых территорий. Казачество Северного Кавказа, Урала и Поволжья — социальная общность, сложившаяся самостоятельная и уже в утвердившемся качестве сначала военного союзника, потом военного наемника и, наконец, военного сословия. Сибирское казачество началось уже как сословное . Украинское и польское казачество вообще выпадают из такой системы определений.

 Далее. В полемике вокруг перспектив развития казачества активно манипулируют земельным вопросом. Речь идет о возрождении общинного землепользования , которое якобы и должно стать реальной основой казачьей экономики. Не говоря уже о том, что самое обсуждение темы крайне болезненно , в действительности оно носит характер популистской политиканщины , выкрашеной коммунистической кумачевщиной. Реально перераспределение земель уже давно произошло, причем втемную, институт земельных собственников сложился, — при этом собственники совершенно не заинтересованы в появлении открытой рыночной конкуренции на рынке земли, а средств для вложения в нее у них нет. При этом сильное сельскохозяйственное лобби продолжает требовать "государственной защиты собственного товаропроизводителя в сельском хозяйстве" А.Козлов подчеркивает: "более или менее безболезненно перераспределение земли может произойти разве только в северных районах Ростовской области со сплошным казачьим населением да на Дальнем Востоке, где пустующие земли некуда девать...в раскаленной российской социальной атмосфере малейшие неосторожные манипуляции с землей, ущемляющие людей, способны обернуться катастрофическим обвалом. Вот почему бряцания некоторых представителей ставропольских казаков носят опасный, прямо-таки провокационный характер." Создается впечатление, что именно земельные отношения будут играть решающую роль в становлении казачества, в появлении экономической основы его развития.Это вполне возможно, поскольку сельское хозяйство совершенно незаменимый и абсолютно необходимый компонент экономической системы государства, один сельхозпроизводитель способен создать до десятка рабочих мест — за счет переработки и продажи сельхозпродукции. Именно в этом смысле заинтересованы в сохранении земельных площадей те, кто сейчас ими реально владеет, даже если они не обрабатываются годами или обрабатываются варварски. Ведь налог на них платить не надо? Собственник земли явно не заявлен, оборота земли нет, сколько она стоит — никто реально не знает. Все это так. Но сегодня собственно сельхозпроизводство убыточно в основе своей: без переработки и продажи продукта любой сельхозпроизводитель обречен на разорение. Техническая оснащенность современного сельского хозяйства не выдерживает никакой критики, технологический уровень — совершенно не соответствует мировому. В российском сельском хозяйстве задействован очень высокий процент населения, в реальном исчислении российский продукт очень дорог. Из села идет мощный отток населения , и этот процесс никак нельзя назвать противоестественным. Мощная урбанизация, развитие инфраструктур и — как следствие — широкий выбор возможностей для собственной профессиональной карьеры будут вымывать из села молодежь до тех пор, пока оставшееся там количество населения не станет оптимальным для того, чтобы быть конкурентным. Удержать этот процесс силовыми способами — все равно, что перегораживать Уссури стогом сена. Без достаточной капитализации земли — что возможно только через действующий рынок — без появления собственных сильных игроков на этом рынке , сельское хозяйство развития не имеет. Попытки политизировать вопрос земельных отношений носят в общем популистско-декларативный характер: при сегодняшней реальной возможности обрабатывать землю даже производство большого количества сельхозпродукции не обогащает, поскольку затраты на ее производство растут год от года. Впрочем, недооценивать громкое звучание земельного вопроса ни в коем случае нельзя: на этой теме очень легко спекулировать, и общественное мнение на эту спекуляцию реагирует мгновенно.

Однако если даже предположить, что казаки будут иметь собственную землю, — это отнюдь не означает, что эта собственность поможет им возродится. Попытки апеллировать к историческому опыту (мол, до революции казаки жили в достатке потому, что имели собственную землю и обрабатывали ее) в настоящее время несостоятельны: во-первых, семей, которые объединяют в себе восемь-десять человек и два-три поколения, осталось совсем немного, обрабатывать землю быками и лошадьми сегодня не будут, а трактор вскладчину даже тридцать семей не купят — то есть стремление обладать землей не определяет перспективного будущего. Скорее создает проблемы относительно того, как этой собственностью управлять, и если условия аренды, предложенные все теми же "пришлыми кавказцами"³⁶ , будут приемлемы и привлекательны — то все вернется на круги своя. Правда, снова запустить пропаганду относительно "казакам — казачьи земли " более не удастся.

Военная ориентация современного казачества тем более не решает проблем его развития. Военнизированность казачьих обществ, офицерские и генеральские чины — не более, чем потеха самолюбию. Управленческой власти они не дают, поэтому любой задетый за живое казак может высказать очередному генералу все, что он о нем думает — и лучшее, что останется генералу, это объяснить произошедшее "традиционной казачьей демократией". Или анархией, потому как управлять этой демократией он неспособен. Проказная военнизированность внутренней жизни общественных организаций выглядит комично. Единственно удачным использованием казачьей военной терминологии можно считать почетное наименование "казачьи" нескольких воинских частей Вооруженных сил и Федеральной пограничной службы. Это хоть как-то способствует укоренению в общественном сознании истории казачества и его боевых заслуг перед Отечеством.

Религиозная стратификация казачества — наиболее опасный путь ее политического позиционирования. Сегодня в мире идет заметная подвижка сфер религиозного влияния — особенно с появлением новых государств на карте Европы. Традиционные конфессии понимают ограниченность собственного влияния, поскольку информационные возможности в современном мире дают реальную возможность сравнивать достоиства и недостатки каждой из конфессий, а конституционное право свободы вероисповедания снимает всякие ограничения в вопросах религиозной самоидентификации. При этом значительная часть населения страны попросту атеисты, не меньшая — так называемые "православные, но Евангелия не читали и символа Веры не знаем"

Подводя неутешительный итог десятилетию "возрождения казачества" , поневоле вспоминаешь знаменитую фразу родового оренбургского казака Виктора Черномырдина:"Хотели как лучше, а получилось как всегда". И еще одну — авторство которой мне достоверно неизвестно:" Какую бы общественную организацию мы ни создавали — получается КПСС". Только миф другой: там — насчет коммунизма, здесь — насчет казаков— спасителей России и человечества.

Но с другой стороны отрицать очевидное было бы глупо: казачья самоидентификация прочно утвердилась и в личностном, и в общественном сознании, и не учитывать этой особенности в было бы неправильно. Кроме того, опыт показывает: если процесс идет, обязательно найдется кто-нибудь, кто будет пытаться им управлять. Естественно, в собственных интересах. Как видно из вышеприведенных примеров, такого рода интересы в общем мало связаны с собственно казачьими , скорее отвечают интересам самого разного уровня номенклатур.

Но существует и национальный интерес в отношении казачества, причем интерес тем более значимый, чем сложнее задачи, стоящие перед нацией и государством. Сегодняшние попытки некоторых идеологов казачества оторвать казаков от нации, выявить и оформить их "самостоятельность" и "народность" отнюдь не способствуют ни единению нации, ни выработке общенациональной парадигмы развития. Более того: стремление затормозить казачество на точке, соответствующей его состоянию в октябре семнадцатого года — значит сводить его к историческому муляжу, к восковой фигуре, которая выглядит почти как живая, только передвигаться не может. И единственный способ выжить для нее — демонстрировать себя досужей публике, помня при этом, что однообразная неподвижность быстро надоедает.

Российская идея о великом государстве никогда не будет исторгнута из национального сознания. Но только понятие о величии государства постоянно меняется. Идея о "Третьем Риме" себя явно исчерпала — нужно новое понимание государственного и национального величия. Понимание задач и ресурсов, реальностей и мифов, героев и антигероев. Осознание отвественности за делаемый выбор и избираемую идеологию. Отношение к сделанному выбору как к ставкам развития — то есть тому, из чего конструируется будущее. Понимание и восприятие образа этого будущего. И в этом процессе нет и не может быть лишнего или непонятного — может быть невостребованное и непонятое. И чем большие ресурсы введены в этот процесс — тем выше вероятность успеха в его реализации.

Складывание политической нации — один из наиболее явных процессов, происходящих в современной России. Речь идет о нации — субъекте собственного развития, нации, позиционирующей себя как конструктора будущего, нации, формирующей себя и свое государство. Этот субъект сложносоставной, во многом компиллятивный , складывающийся за счет приемлемой степени компромисса всех, кто в него включен. Казачество, если имеет намерение сохранить собственную идентичность и самобытность, должно это понимать и видеть для себя необходимость двигаться в направлении со-общения с другими компонентами политической нации России. К сожалению, сегодня этого не происходит: в казачьих организациях идут вялотекущие процессы, напоминающие невротические лихорадки у сентиментальных барышень: восхищение сменяется унынием, гордыня — агрессивностью, нарочитая религиозность — бесшабашной гульбой и хулиганскими выходками. Внешняя политизированность плохо маскирует внутреннюю опустошенность, и растерянность лидеров — а что дальше —то ? — пока не явно, но просматривается.

Каким качествам должна соответствовать политическая нация страны? В процессе ее складывания — какой может быть помощь казачества? Если исходить из того, что образ будущего на восемьдесят процентов складывается из образа прошлого — можно ли "увидеть" будущее казачества как политической нации в его прошлом?

Именно прошлое казачества — как, впрочем, и прошлое всей политической нации России — более всего попадает под определение "темна вода во облацех". По той простой причине, что ее толкований — десятки, и каждый из толкователей никоим образом не желает слушать сторонников иной точки зрения. Мало того: всякий раз, когда российское общество подходит к некоей границе кризиса — который так или иначе отмечает собой начальную точку отсчета в новом этапе развития  — на поверхность выносится идея о "самостоятельности казачьего народа", о "самостоятельности исконно казачьих земель, порабощенных Россией" и тому подобное. При этом можно заметить любопытную закономерность: идея выплывает на поверхность там и тогда, где и когда не хватает оснований оправдывать собственную точку зрения. Наиболее показательным с этой точки зрения является период середины двадцатых годов двадцатого века, когда казачья белая эмиграция была занята поисками ответа на вопрос — как и почему белое дело проиграло ? После 1927 года группа известных донских и кубанских казачьих общественных деятелей, публицистов, историков и военных, вышли из "Общеказачьего сельскохозяйственного союза". Среди них — И.Билый, И.Быкадоров, Т.Стариков, М.Фролов. Они творчески развили идею атамана Всевеликого Войска Донского Петра Николаевича Краснова о необходимости "народной казачьей", а не "классовой казачьей" войны против большевизма. Лидеры нового движения провозгласили своей целью создание независимого государства — Казакии — на основе идеологии казачьего национализма. Для этой цели вольноказакийцы считали необходимым "переориентировать казачество на самое себя", "внести ясность в казачий вопрос, поставить... вопрос об исторической роли казачества и его исторической судьбе как задачу саму по себе, найти место и роль казачества в будущем, бороться с взглядом на казачество с точки зрения чужих интересов... поставить вопрос о восстановлении государственного бытия казачества... побудить жажду к жизни для развития своего национального Я" . При этом историки "казакийцы" сильно грешили историографическим нигилизмом, запросто переоценивая целые пласты исторического знания. Главный тезис сторонников вольноказачьей идеологии — нетождественность казаков великороссам. По мнению В.Старикова " совершенно нельзя себе представить, чтобы такие беглецы, рабы по преимуществу, люди, привыкшие жить по чужой указке и работать из-под кнута, могли создать государство, созданное на началах полного равенства и свободы" . Главный политический вывод данной идеологии — противопоставление казачества ("своих") всем остальным ("не своим"): великоруссам, украинцам, полякам — в общем, неказакам . Дальняя политическая перспектива — создание собтвенной казачьей государственности, перспективы его становления и развития. Замысел государственности был совершенно эфемерным, его политическая основа никак не обсуждалась, но востребованность политических лидеров казачьей нации была очевидной. Под эту идею можно было играть.

Сегодняшний ренессанс "великоказачьей" идеи не является неожиданным. Очередной кризис имперской государственности [развал Совесткого Союза] и последовавшее за ним возникновение нескольких новых государств стали реальным вызовом российской политической нации. Попытки решить проблемы за счет развертывания тезиса этнической нации потерпели провал: те этнические русские, кто сумел встроиться в политическое пространство новых государств, от Туркмении до Эстонии — не нуждаются ни в какой защите России и являются лояльными гражданами своих стран. При этом должно понять, что сооружение (по иному этого не назовешь) нового этноса — казачества повторяет все тот же путь, который этнические русские прошли после развала СССР. Неучастие казачества в формировании российской политической нации — или попытки формировать его по-своему, "не по москальски" — в общем приведут к вытеснению казачества из политической сферы страны.

С другой стороны, демагогия о "казачьем народе" еще некоторое время будет давать дивиденты определенного свойства тем, кто ее провозглашает: третьестепенным политикам, "околоказачьим" ученым , лидерам общественных организаций. Однако время этой политики неуклонно уходит в прошлое: если в казачье движение не будет внесено новое содержание — у него нет будущего. Отток казаков от общественных организаций, остро негативное отношение к казачеству со стороны неказаков, бесперспективность взаимоотношений с государственными силовыми структурами — все это диктует необходимость нового выбора, новой парадигмы развития казачества.

Очевидно, такая парадигма должна определяться перспективами участия казачества в формировании политической нации в России. Это возможно лишь в том случае, если собственные интересы казачества будут выражены как составляющая интересов нации — и эта составляющая будет выработана через компромисс казаков и неказаков внутри одной страны. Необходимость такого действия очевидна— поскольку у существующей казачьей политики перспектив нет, а накопленная энергия будет искать выход.

Для осуществления этой парадигмы необходима новая казачья элита — прежде всего казаки, состоявшиеся в бизнесе, политике, науке, культуре. Новая элита — это люди практические, для которых здравый смысл и национальный интерес совместимы по вектору. Следует понимать, что такая элита должна формироваться не по признаку принадлежности к тем или иным казачьим формированиям, общественным организациям и прочему. Речь должна идти о понимании будущего казачества, о его перспективе в российской политике , о его социокультурной функции, а не государственной надобности. Возрождение сословия в демократической федерации невозможно по принципу, так что любые попытки создания "государственной службы казачества" — суть попытки бесперспективные. Но с другой стороны — ценность самоидентификации, личностного и общественного самоутверждения, воссоздания казачьей ментальности — все это дает шанс казачеству определить себя в близкой перспективе. Парадигма "казаки —народ" как изжившая себя должна быть заменена на "происхождение казачье" — как парадигму развития завтрашнего дня. Придется начать возрождение казачества снова — на этот раз с собственных семей, детей и ... предков, о которых нужно вспомнить иначе, чем вспоминали до сих пор. Казачья политическая нация должна сменить казачий территориальный сепаратизм. Новая элита должна прийти на смену тем, кто выполнил свою миссию, выведя казачество из небытия. При этом развитие казачества как составляющей российской политической нации должно определиться как ставка новой элиты: элита должна подписаться под ним своими именами. Очевидно, такие люди должны найтись — и с их появлением можно говорить о реальности нового политического курса государства в отношении казачества.

Очень часто в полемике мои оппоненты приводят в качестве довода донскую поговорку: "Казаки от казаков ведутся". При этом, полагая, что речь идет о народе. На самом деле речь идет о происхождении, и именно эта ценность — происхождение от предков казаков и самоидентификация в казачьей культуре — и являются определяющими для множества казаков по всему миру. Думаю, таковой эта ценность и останется. Всегда и везде. Ныне, присно и во веки веков.

Статья 1998 года, автор: Кутузов М.А.