Христианство на Руси
На Руси одним из первых письменных документов об уничтожении природной этнической религии Русичей был церковный Устав Владимира Проклятого, где приказано карать сожжением тех, «кто молится творениям: Солнцу, Луне, Звёздам, Облакам, Ветрам, Криницам, Рекам, Дубравам, Горам, Камням, Рощам…»
Языческое почитание Матери-Природы приравнивалось к ересям, чернокнижию, сатанизму. И вплоть до издания в 1833 г. Свода законов Российской империи, основными правовыми документами были Соборное уложение 1649 г. и Артикул воинский 1715 г. (времена «прогрессивного» царя Петра ), первые пункты которых предусматривали в качестве меры по «ограждению православия и защите благочестия» самую лютую кару – смертную казнь через
РПЦ плачет крокодиловыми слезами по поводу «семидесяти лет кровавого
богоборческого террора». Однако она не упоминает, что в результате этого
«террора» сохранились и церкви, и монастыри, и лавры, и духовные
семинарии, и духовные академии; разве что за ненадобностью существенно
сократились в количестве (соответственно с сокращением числа верующих в
стране массового атеизма). И это – подчеркнём (!) – в условиях
официально провозглашённого идеологического противоборства на
государственном уровне.
Помалкивают православные «батюшки», что в результате рвения их предшественников от Русского Язычества вообще не осталось камня на камне: ни капищ, ни игрищ, ни кумирен, ни могил, ни топонимики – всё уничтожено; живы лишь предания, сказы да поверья. Вот это был террор! Причём террор тотальный!
Десятки миллионов погибших, сотни исчезнувших племён и народов,
немыслимые жестокости, с европейской систематичностью проводимые во имя
приобщения «первобытных дикарей» к «христианской цивилизации», – вот как
происходило проникновение белых колонизаторов в чужие заморские земли.
Так было всегда и везде. И Российская империя здесь не исключение.
«Путеводителем» опять-таки была библия: «Жертвенники их разрушьте,
столбы их сокрушите, вырубите свещенные рощи их» (Исход. 34:13).
Конечно, надо отдать должное «терпимости» и «милосердию» православных
христоносцев. Вторгаясь в чужие для них, но родные для туземцев ЗЕМЛИ
ИХ ПРЕДКОВ И БОГОВ, они не были такими изуверами, как конкистадоры. Не
жгли на кострах, не вырезали всех под корень, как иудеи – семь народов
Палестины, как пуритане – индейцев, как крестоносцы – пруссов и т.д.
Просто белые миссионеры и покорители Урала и Сибири несли «просвещение»
так называемым тёмным, низшим расам. Они были уверены в своём моральном
превосходстве над монголоидными дикарями-иноверцами, над «всякой
поганью», и постоянно это демонстрировали.
И «дикари» явственно это осознавали, соответственно и реагировали
болезненнее, чем даже на жестокость. Они не понимали хитромудростей
православной веры, но относились к церковникам и их культу с суеверным
страхом, ибо горький опыт научил их, что неповиновение «батюшке», на
стороне которого СИЛА И ВЛАСТЬ, принесёт им лишь беды и страдания.
Застарелая ненависть финноязычных, тунгусо-маньчжурских,
палеоазиатских народов к своим «спасителям» (вновь разгорающаяся в
нынешней россиянии) уходит корнями в глубь истории: сильна у них память о
бесчинствах и надругательствах, в коих виновен, конечно же, не Русский
Народ, как таковой, а науськиваемое поповщиной «христолюбивое воинство».
Церковники вели активную миссионерскую деятельность с целью
христианизации русского и нерусского населения окраин. По свидетельству
летописей и устных народных преданий, крещение малых народов обычно
начиналось с разрушения и сожжения важнейших родо-племенных капищ,
осквернения Мест Силы. Всё, что не вписывалось в библейско-христианские
рамки – беспощадно уничтожалось. Классическим примером тому может
служить крещение коренных жителей Пермской земли, начавшееся с прихода
православного миссионера-крестоносца Степана Храпа, ставшего затем
епископом Стефаном Великопермским.
В 1379 г. отправился он «на проповедь слова божия среди нечестивыя
племени пермян» и сумел добраться до впадения реки Вымь в Вычегду, где
находилось одно из главных Языческих Светилищ: на высоком берегу росла
прославленная Великая Берёза. То было исполинское культовое дерево в
несколько метров в обхвате, идеально стройное и идеально здоровое,
возрастом не менее 400-500 лет. Эта Свещенная Берёза являлась, по сути,
своего рода храмом под открытым небом для многих поколений угро-финских
народов: коми-зырян, коми-пермяков и вогулов (манси).
Стефан, как известно, крушил и сжигал все памятники Языческой
Культуры: и рукотворные, и природные. Архимандрит Макарий сообщает, что
пытался Стефан срубить и знаменитую, так называемую Прокудливую Берёзу
(Кудесницу). Но не смог срубить дерево за один день, а наутро нашёл
ствол нетронутым. И всё же вознамерился он извести «погань» под корень. В
краеведческом музее села Усть-Вымь сохранилось записанное со слов
старожилов предание: «Стефан Храп (из Великого Устюга), ставший
Пермским, и его сподвижники рубили Берёзу трое суток – не потому, что
она была велика и крепка, а потому, что от неё исходило такое сияние,
что подойти можно было только в самое тёмное ночное время. Они рубили
трижды по ночам, и когда Дерево упало, то поднялась ужасная буря с
громом и молниями, а река Вымь изменила своё старое русло». Сам же Храп
заболел, стало его корчить и ломать, и скончался он.
Очевидно, по ночам рубили не только из-за чудесного сияния, а, скорее
всего, из-за того, чтобы не увидели язычники и не расправились бы с
нечестивцами (кстати, четвёртый и пятый епископы пермские, Питирим и
Герасим, были убиты разгневанными вогулами).
Известный учёный и философ, мистический анархист В.В.Налимов в своих воспоминаниях «Канатоходец» (М., 1994, с.55) приводит замечательное зырянское предание о паме Шипича, противостоящем Стефану Пермскому (пам – это зырянский волхв, кудесник): «Знаменитый пам Шипича, очень удручённый переходом некоторых Зырян в православие, сам вырыл себе могилу на берегу Сысолы, лёг в неё живым, произнёс свои заклинательные слова с обращением к ветру, чтобы ветер засыпал песком его могилу; но в момент, когда свободные и вольные дети Севера свергнут гнёт православия, тогда ветер разнесёт с его могилы песок, река Сысола омоет берега, тогда он (пам Шипича) с сияющим лицом встанет и поведёт свой народ к счастью и к свету разума. Узнав об этом, русское духовенство и главный еретик, Усть-сысольский протопоп, построили на его могиле собор Троицы, чтобы тяжело было дышать паму Шипича. Но близок час победы: вода обрушивает берег, ветер мечет песок, собор треснул в трёх местах. Скоро, скоро придёт время, когда собор со своими иконами рухнет в реку, и восстанет наш вождь пам Шипича».
Русь стала Россией, империей, именно в иудохристианский, царский
период своей истории. И плоды этого имперского самодержавного прошлого
мы пожинаем по сей день: все народы, до которых дотягивались когтистые,
благословенные церковью, лапы двуглавого византийского стервятника, до
сих пор не могут забыть осквернения завоевателями своих национальных
Светилищ.
И если бы мы были верны принципам Языческой веротерпимости, у нас не
было бы сегодня особых проблем ни на Северном Кавказе, ни на Дальнем
Востоке, ни на Алтае, ни в Забайкалье, ни в Якутии, ни в Поволжье, ни в
Прибалтике…
Всё государственное строительство Российской империи залито кровью.
Церковникам и царям, лелеявшем мечту о «Москве – третьем Риме», чужие
земли спать не давали. История народов Севера – сплошная череда
злодеяний. Иудорасизм насаждался под прикрытием религии –
иудохристианства; его византийского ответвления – так называемого
«русского православия». Попы и служилые государевы люди огнём и железом
приводили «немирных инородцев» под тяжёлую загребущую длань «белого
царя».
Местное разрозненное население оказывало светским и духовным
поработителям отчаянное, но безнадёжное сопротивление, о чём
свидетельствуют русские летописи, путевые заметки попов-миссионеров,
купцов, офицеров и просто «бывалых людей». Однако разноплемённые
туземцы, не сплочённые ни расово, ни политически, не смогли организовать
должного сопротивления незваным пришельцам. Огромный численный перевес,
координация военных действий и агрессивность отличали натиск
завоевателей, вырезавших подчас местное мужское население и насиловавших
женщин.
Несколько веков такого освоения Сибири стёрли почти все черты
расово-этнической самобытности многих автохтонов, смешавшихся с
колонизаторами и утративших свой язык. Численность их была слишком мала,
чтобы сохранить в чистоте свой расовый тип, свою самобытную культуру.
До окончательного упадка, до вымирания, коренных жителей довели
привнесённые «блага цивилизации»: алкоголь, сифилис, туберкулёз, оспа,
корь, даже грипп, перед которым они оказались совершенно беззащитными.
Следует отметить, что завоз водки и табака к сибирским народностям, для
которых они особо, крайне пагубны, был санкционирован именно
православным «духовенством».
Удивительно быстро покорила «огненная вода» даже «самых храбрых и
независимых дикарей Сибири», как называл чукчей известный путешественник
ХIХ в. Дж. Кеннан. Никакой силой не удавалось усмирить этих
свободолюбивых палеоазиатов, всего-то насчитывавших не более 10 тысяч
человек. Но водка сделала то, чего на протяжении 150-ти лет не могли
добиться царские воеводы с многочисленным войском. Потерпев полное
поражение в попытках «спасения душ» закоренелых язычников, миссионеры
всё же нашли слабое место: согласившийся креститься получал пачку табака
и бутылку водки. Путешественники рассказывали о случаях, когда спустя
несколько дней туземцы стремились креститься второй, третий раз, лишь бы
заполучить обещанную отраву. Целые рода вымирали, заразившись
«общечеловеческими ценностями»: библией, сифилисом и водкой.
Примерно то же самое происходило и с коряками, и с другими
аборигенами. «Ободрали и споили бурят, черемисов, киргиз-кайсаков», –
писал Василий Розанов. «Объясачивая» и нещадно эксплуатируя коренное
население, попы расплачивались с ним спиртом и «словом божьим».
Перечень народностей, совсем или почти стёртых с лица Земли всего за
два-три столетия империалистической экспансии, впечатляет. Кочевники
северных тундр жили – не тужили в суровых природных условиях, но им не
нашлось места в христианизированном мире. Они были правдивы, отзывчивы и
простодушны, но невозможно быть такими в безнравственной системе бытия,
потому что эти высокие благородные понятия чужды ей, не работают в ней.
Многие племена просто вымерли, другие оказались на грани выживания.
Достаточно вспомнить трагическую судьбу уходящих в небытие юкагиров,
камчадалов, алеутов, эвенов, гиляков, нанайцев, ульчей, нганасанов,
алтайцев-телеутов, селькупов, орочей, энцев, шорцев, кетов, лопарей,
хакасов, тофаларов, удэгейцев…
Архаичная Языческая культура этих народов умирает вместе с ними.
Непризнаваемая, третируемая или покровительственно опекаемая
(экзотические пережитки шаманизма, приманка для туристов), она до сих
пор так и не нашла уважительного к себе отношения. Белые люди так и не
поняли ЕЁ ЗНАЧЕНИЯ.
Христианский крест – символ геноцида. Каждый, носящий ошейник с распятием, принимает на себя ответственность за мучительную смерть многих миллионов людей, истреблённых христоносцами во имя «любви к ближнему.
Исконные религиозные представления обитателей Севера и Сибири связаны
с шаманизмом. Авраамические монотеистические религии всегда и везде
стремились покончить с древним культом: искоренение Язычества, как
идеологии народных восстаний, проводилось с непримиримой
целеустремлённостью.
Тотальную войну с шаманизмом вела и православная церковь, активно внедрявшая византийский вариант иудохристианства в жизнь коренных народов европейского Севера и Сибири, – народов, имевших несчастье быть соседями «Святой Руси», а значит – её жертвами. В способах не стеснялись, вплоть до прямого преследования и убийства тех, кто оставался верным своей родной религии – в первую очередь – шаманов.
Надо сказать, что шаманы не только исполняли воинственные магические
пляски, борясь с призрачными духами. Защищая родные Светилища, шаман,
надев свою ритуальную одежду, врукопашную сражался с реальными врагами. В
героическом эпосе многих народов он сам нередко выступал в качестве
военачальника, совмещая функции вождя и служителя культа (подобным же
образом древнерусские Волхвы возглавляли народные восстания против
церковников).
В.Н.Басилов в исследовании «Избранники духов» (М., 1984) пишет о
единичных случаях, когда якутские и алтайские шаманы, окрестившись,
решались отказаться от родных верований, но не могли заглушить в себе
голос Предков: они чувствовали, что Духи мстят за отступничество и
мучают их. А этнограф В.Л.Серошевский в книге «Якуты» (СПб., 1896)
сообщал о якутском шамане, который под нажимом светских и церковных
властей признал «греховность» шаманства и прекратил камланье: «духи
разгневались и ослепили его».
Большая часть народов Севера и Сибири была включена в Российскую
империю либо силой, либо хитростью, либо обманом: они не вошли в неё
добровольно и сознательно, но оказались в ней.
Колонизаторы искореняли не только саму Языческую религию этих
народов, но и неразрывно связанную с ней самобытную народную культуру,
воплощавшую душевный облик народа. Облик этот дорог народу, как сама
жизнь, и потому каждый, даже самый малый народ, отстаивает его как своё
величайшее достояние. У покорённых народов с острым чувством унижения
национального самолюбия и естественным стремлением к самосохранению
соединялось сильное чувство негодования, нередко выливавшееся в войны с
целью самозащиты.
Идеологическим символом национально-освободительных движений
«инородцев» выступало их родное Язычество, и власть имущие это прекрасно
понимали.
Ещё Пётр 1 поставил на службу охранения самодержавия так называемые
«таинства церкви». В целях русификации инородцев было введено
принудительное крещение как признак верноподданства. Так, в 1722 г. были
поголовно крещены вогулы. Царские сановники всячески поощряли
насильственную христианизацию язычников. Нередко «нехристей» приводили к
попу связанными, и единственным способом обрести свободу было
согласиться на крещение. Главной причиной восстания самоедов (ненцев) и
остяков (хантов) в 1841 г. было возмущение насильственным обращением в
православие.
Начиная с ХVIII в. царское правительство проводило политику
ПРАВОСЛАВНОГО РАСИЗМА, т.е. принудительную христианизацию нерусских
народов Поволжья: вотяков (удмуртов), черемисов (марийцев), мордвы,
чувашей и других. Политика эта была составной частью
помещичье-полицейского закабаления. Усиливалось крепостное «право», т.е.
то же рабство, при котором человек превращался в вещь.
Самодержавно-крепостной гнёт вызывал глухое крестьянское сопротивление;
стихийные протесты часто облекались в религиозную форму отказа от
чужеродного православия и возврата к родному Язычеству.
Во всех освободительных движениях Среднее и Нижнее Поволжье и
Приуралье были зонами боевых действий «воровских людей» (так царские
сатрапы называли повстанцев). Здесь русичи, марийцы, башкиры, удмурты,
чуваши, мордва, калмыки вместе выступали против феодально-церковного
произвола. Свободолюбие – вот что объединяло все эти народы под
знамёнами Степана Разина и Емельяна Пугачёва.
28 июня 1743 г. нижегородский епископ Димитрий доносил в Синод о «воровском нападении» на него и его свиту в Терюшевской волости «некрещёных идолаторов, которых было с пять сот человек мужеск полу с ружьи и с рогатины и с стрелами и з дубьём, а женск пол и дети их – все с палочьем», от которых он едва унёс ноги и схоронился в селе Сарлей у местного попа в погребе.
Когда представители царских властей на основании провокационного полицейского доноса организовали в Удмуртии (1890-е годы) позорное судилище (т.н. Мултанское дело), обвинив нескольких местных язычников в ритуальном убийстве – жертвоприношении, потребовалось вмешательство всей русской свободомыслящей общественности во главе с Владимиром Короленко для отмены обвинительного приговора уже в третьей судебной инстанции.
Очевидцы рассказывают, с какой любовью хранятся в Ижевском музее документы, в которых писатель-гуманист выступал против клерикальной реакции.
Миф о том, что присоединение Сибири шло, дескать, мирным путём, а
колонизация, за редкими исключениями, не встречала упорного
сопротивления, – позднее изобретение официальной царской пропаганды.
Брали мы Сибирь с бою, что бы там ни говорили придворные историки.
Восстание за восстанием против владычества русских властей, против
феодального, церковного и национального угнетения поднимали вогулы,
остяки, ненцы, сибирские татары, башкиры, калмыки, буряты, якуты,
коряки, чукчи, камчадалы…
И всё же, чем объяснить феномен фантастически быстрого проникновения
русских колонизаторов в Сибирь? – Здесь жили различные народности, не
имевшие своей государственности. Численность населения была крайне
невелика. Оно терпеть не могло завоевателей, пыталось бороться с ними,
но тщетно: слишком велико было неравенство сил. Историки,
проанализировавшие героический эпос хантов, указывают, что численность
их войска составляла 300 человек (см. Соловьёв А.И. «Военное дело
коренного населения Западной Сибири». Новосибирск, 1987, с. 171).
Вторгаясь на чужие, далёкие земли, захватчики наводили там «порядок»,
то есть обращали коренных жителей в царское подданство, обкладывая их
данью – ясаком. Прежде всего строились остроги и церкви.
Американский историк Р.Пирс в книге «К востоку от империи» сравнивает
казаков Ермака с римскими легионерами, испанскими конкистадорами, с
североамериканскими колонизаторами, «освобождавшими» землю от индейцев.
Одна из глав так прямо и называется: «Экспедиция Ермака – русского
Кортеса». Книга написана в годы противостояния США и СССР, в эпоху
злобного огульного антисоветизма, и автор пытается представить
завоевательный поход Ермака извечным, якобы, русским как таковым,
стремлением к насилию, к порабощению других народов. Мы, однако, такими
головорезами, как янки, не были, и охоту за скальпами не устраивали. Не
такова широкая, дружелюбная натура Русского Человека. Хотя известно, что
московские воеводы весьма жёстко и даже жестоко приводили к подчинению
Москве инородцев-иноверцев.
Так, в 1483 г. Князь Курбский-Чёрный
с большим московским войском перевалил через Средний Урал и, разбив
отряд вогулов, завоевал и разрушил множество городов: «добра и полону
взяли много. А от Сибири шли по Иртышу, да на Обь, реку велику, в
Югорскую землю, и князей югорских воевали и в полон вели». А непокорных
князей казнили.
Разумеется, церковь представила поход Ермака божественной миссией, а
его самого – божьим избранником, продвигавшим «свет христов» на земли
тёмных язычников. По Синодику, составленному сибирским архиепископом
Киприаном в 1622 г., Ермак и его ландскнехты были христианскими
подвижниками, почти что мучениками. Архиепископ установил в неделю
православия «кликати им с протчими пострадавшими за православие вечную
память».
А Семён Ремезов в своей летописи (Сиб. летописи, СПб., 1907) даже
пытался причислить Ермака чуть ли не к лику «святых», сообщая о
случившихся с телом утонувшего Ермака неких чудотворениях и исцелениях,
исходивших, якобы, не только от тела, но даже и от одежды, оружия и
доспехов.
Военная кампания Ермака под пером тобольских летописцев превратилась в
крестовый поход во имя православия, в акт возмездия силам зла
(«злочестивым язычникам», «супротивным супостатам», «безбожным
агарянам») русскими посланцами христианского бога. Таким образом, смысл
продвижения России на восток представлялся в том, чтобы «проповедатися
чрез Сибирь Евангелие в концы вселенныя», искореняя язычество, а значит,
всякую чуждость, ибо в текстах Тобольской летописи антонимом «поганому»
было «русское».
Купцы, казаки и служилые люди обычно не выказывали особого желания
заниматься миссионерством, но они, вслед за попами, тоже пользовались
словом «русский» как синонимом слова «православный»: национальная
самоидентификация ошибочно, подложно смешивалась с конфессиональной
принадлежностью.
Царское правительство умело извлекало выгоды из той междоусобной
войны, которая подтачивала силы народностей и племён, населявших Сибирь.
Оно ловко использовало недовольство «чёрных людей», как их называли, –
вогулов, остяков, зауральских башкир и других, страдавших под ханским
игом Кучума и плативших ему непомерный ясак. К тому же Кучум
насильственно насаждал мусульманство среди своих подданных, жестоко
карая непокорных.
Ну и конечно же, главную роль в боях с сибирскими татарами сыграло огнестрельное оружие. Ведь основным оружием воинов Кучума были лишь копья, луки и сабли. Они отступали, ошеломлённые разрушительной силой наводящих на них смертельный страх грозных пищалей, выбрасывающих «огненные стрелы»: повсюду разносилась весть об убийственной мощи казаков. Хотя татарам было известно огнестрельное оружие, но сами они его не имели. Лишь немногие из них не боялись ружейного огня; остальные, хоть и наслышанные о нём, бросались в паническое бегство при первых же выстрелах.
Поход Ермака послужил началом нового этапа колонизации. Началось
деятельное присоединение к Москве огромной территории. В исторически
короткий срок мобильные казачьи отряды, завоёвывая для царя всё новые и
новые земли, прошли путь от Урала до Тихого океана, заложили остроги и
церкви аж на Аляске и в Калифорнии. Покорённая Сибирь постепенно
превратилась в русскую колонию, которая со временем стала «исконно
русской».Зачастую завоевание сопровождалось избиением нерусского
местного населения.
Наиболее крупным племенным объединением у остяков в ХVI в. было
Кодское княжество (уже в ХII в. Москва посылала военные экспедиции в
«Куду»). К моменту же его присоединения к Русскому государству в 1644 г.
всё мужское население, считая малолетних и стариков, составляло лишь
441 человек (см. Бахрушин С.В. «Остяцкие и вогульские княжества в ХVI и
ХVII вв.» М., 1955,с. 117). А ведь казаки нашли здесь могущественное и
богатое княжество….
«Сибирь из царства инородческого превращалась
мало-помалу в русскую область… Бунты камчадалов и чукчей, несмотря на
упорство последних, большой опасности не представляли. После
продолжительной борьбы они смирились или, вернее сказать, почти всё
взрослое население было перебито военными командами», – пишет историк
Г.Лучинский в обширной статье «Сибирь» (Энциклопедический словарь
Брокгауза и Ефрона, т.29).
Местные сибирские народы – шаманисты очень ревностно почитали свои
племенные и родовые Светилища, не позволяли их осквернять. Но все их
возмущения беспощадно подавлялись. Одним из примеров тому могут служить
события 1648 года у Верхоленска и Иркутского острога, приведшие к
восстанию под знаком защиты языческих Светилищ (см.Тиваненко А.В.
«Древние святилища Восточной Сибири в эпоху камня и бронзы».
Новосибирск, 1989, с. 170).
Камчатка была открыта русскими и вошла в Российское подданство в
конце ХVII века. При Петре I, а затем при Екатерине II в Сибирь и на
Камчатку снаряжались внушительные экспедиции Беринга, Миллера, Майера,
Шлецера с целью наложения ясака, устрашения и укрощения строптивых.
Афанасий Шестаков, предводитель одного из казачьих отрядов Первой
Камчатской экспедиции, обкладывал яранги туземцев дровами и поджигал,
требуя выплаты ясака пушниной. Многие несчастные сгорели заживо, пока
мародёры не уразумели, что коряки и чукчи меха не добывали: они были
оленеводами, а не охотниками!
Подобное изуверство плодило ненависть, требовало отмщения. В 1730 г.
чукчи наголову разбили отряд Шестакова и прикончили его самого. После
гибели Шестакова во главе российских войск был поставлен майор
Павлуцкий, ставший впоследствии «командиром Камчатки». Как писал
историограф Сибири П.А.Словцов, Павлуцкий – не чета Шестакову и
Хабарову; правда, и он тоже сжигал яранги, но лишь те, из которых летели
стрелы.
Почти два века самоотверженно сопротивлялись чукчи российским
карательным отрядам, нанеся им ряд чувствительных поражений. Более ста
лет держали они в осаде Анадырскую крепость. Не раз, вооружённые лишь
копьями, топорами и ножами, бросались они в молниеносную атаку на солдат
после первого их залпа и, не давая перезарядить кремнёвые ружья,
обращали царские войска в бегство. «И империя, установившая господство
над половиной Европы, большей частью Азии и огромным куском Америки,
ничего не могла поделать с этим народом, никогда не насчитывавшим более
трёх тысяч воинов»,– пишет современный учёный, этнограф-путешественник
Юрий Салин в книге «Иная цивилизация».
«Привести чукоч в подданство невозможно», – доносил 10 февраля 1732
г. в Тобольскую губернскую канцелярию майор Павлуцкий. «Эти мужчины
меньше боятся смерти, чем трусости», – так отзывался о чукчах К.Г.Мерк в
1792 году. «Смерть они зачастую предпочитали потере свободы», – вторит
ему в 1878 г. знаменитый шведский путешественник А.Е. Норденшельд.
Другой враг одолел отважных кочевников: имя ему– водка.
Алкоголизация проводилась не только в отношении инородцев; она била, в
первую очередь, по самим русичам. Екатерина II, покрывшая всю империю
прибыльными для государственной казны кабаками, на вопрос княгини
Дашковой: «Ваше Величество, зачем Вы спаиваете русский народ?» цинично
ответствовала: «Пьяным народом легче управлять!»
Кстати сказать: если все другие имперские замашки нынешних кремлёвских пигмеев выглядят комически, то по части алкогольного геноцида они переплюнули аж саму Екатерину «Великую».
«Многое мог бы я сказать о тех способах, которые употребляются на
Амуре для обращения инородцев в христианство, но не здесь для этого
место», – указывал в начале ХХ в. известный учёный Л.Я.Штернберг
(Штернберг Л.Я. «Первобытная религия в свете этнографии». Л-д, 1936,
с.21).
У коренных жителей Сахалина сохранилась печальная песня: «Наш Род жил
в радости и достатке, пока к нам не пришли русские. Они убили моих
сыновей, они увели моих дочерей, они порвали мои сети и сломали мои
руки, сказав: «Не лови больше здесь рыбу, некрещёная собака; теперь это
наше море и наша рыба…»
Алеутские острова и Аляска были открыты в 1741 г. Берингом и
Чириковым, капитанами Российского императорского флота. За ними
последовали охотники на котиков, торговцы и миссионеры. В 1784 г.
Григорий Шелехов, основатель знаменитой коммерческой
Российско-Американской компании, высадился на остров Кодьяк, близ
Аляски. Он промышлял добычей морского зверя и попутно усиленно насаждал
православие среди алеутов и эскимосов. Построил церковь и выписал восемь
монахов-миссионеров, которые успели окрестить несколько тысяч
язычников. Конечно, и здесь не обошлось без обмана и насилия;
покладистые прежде аборигены возмутились и, после убийства ими одного из
«отцов», миссия бесславно сошла на нет.
А вольнолюбивые индейцы на Аляске и в Калифорнии с православным
воинством сразу не поладили, и потому русские не сумели там закрепиться.
Экспансия
Московии, расползшейся до размеров огромной Российской империи,
продолжалась не один век. Россия последовательно прибирала к рукам
Волгу, Урал, Сибирь, Кавказ, Среднюю Азию… И захваты эти носили характер
не просто грабительских набегов с целью получения дани и формального
признания власти московских царей, а тотального присвоения чужих земель и
принудительного включения их в состав Московского государства.
Эти завоевательные походы были следствием не каких-либо внешних
обстоятельств (напр. климатических факторов) или особых свойств русского
характера (его природной, якобы, агрессивности), а следствием
внутреннего процесса разложения общинно-вечевого строя, возвышения
христианизированной феодальной знати и удовлетворения её ненасытного
властолюбия и сребролюбия путём порабощения всех встречных народов.
Ради обогащения олигархической феодально-церковной верхушки
создавалась эта тюрьма народов почти всегда огнём и мечом, а вовсе не
«добровольным присоединением», как утверждали казённые российские
историографы. В соответствии с «богоугодными» целями и личным характером
воевод, иереев, князей и царей складывалась колонизаторская
«этика»,учреждались жестокие законы и обычаи военной и гражданской
жизни, которые ни в коем случае нельзя соотносить с исконным психическим
складом и нравственным обликом славянорусов.
Имперская Россия всегда была всем населявшим её народами, прежде
всего – самому РУССКОМУ НАРОДУ – не матерью, но ненавистной мачехой.
Царская Россия была, в сущности, антирусским государством,
существовавшим за счёт непомерной эксплуатации кабального труда «чёрных
людей» – впервую очередь – крепостных русских крестьян (крестьянами,
т.е. христианами стали называть сельских жителей после их крещения).
Рекрутами с 1705 г. назывались крестьяне, призванные для службы в
армии, сначала пожизненной, с 1793 г. на 25 лет, с 1834 г. на 20 лет.
Сборник Е.В.Барсова «Причитания Северного края» (ч. 11. Плачи завоенные,
рекрутские, солдатские. М., 1882) выражает отношение народа к
рекрутскому набору, к солдатчине – «злоднийной этой службе государевой».
По свидетельству самого собирателя плачей, «стон стоял на русской земле при каждом наборе». О ненавистной солдатчине сложена поговорка «пройтись по зелёной улице» – пройти сквозь строй солдат со шпицрутенами. Столько несчастных было забито насмерть, что прозвищем царя Николая Павловича стало Николай Палкин. Великий художник, великий анархист-правдолюбец Лев Толстой описал эту страшную экзекуцию в рассказе «После бала».
«Власть царска веру охраняет,
Власть царску вера утверждает»,
– писал в оде «Вольность» Александр Радищев, которая Екатерина 11 назвала «бунтовщиком хуже Пугачёва».
Следует, однако, ещё раз повторить, что жестокость и вероломство,
коими сопровождалась вся имперская история захватов и завоеваний, были
отнюдь не проявлением собственно русской натуры, а самодурством царских
держиморд, благословляемых поповщиной. Русский народ, как таковой, в том
не повинен. Хотя в этих завоеваниях и проливалась кровь русского
народа, но войны эти были не народными, не национально-освободительными,
не оборонительными, не партизанскими, не отечественными: то были войны
захватнические, имперские.
Православие – смердящее «духовное наследство» рабовладельческой
Византии – привнесло в русский характер прежде совершенно несвойственные
ему деспотические черты: коварство, лукавство, спесивость, религиозную
нетерпимость. Иудовизантийщина нанесла страшный удар по нордическим
основам нашего самосознания, которое во многом утратило понятие Чести,
являющееся стержнем свободной личности. Растленная дряхлеющая империя
как дурной болезнью заразила нас, «наградив» такими гнойниками, как
ханжество, лесть и раболепие. Она развратила душу Язычника, выучила
низким хитростям, подлой изворотливости, блудливой лживости и двуличию.
В деформации русского психотипа виновна «русская» православная
церковь. Оправдывая разделение общества на рабов и господ, она сеяла
низкопоклонство перед вышестоящими и хамство по отношению к нижестоящим.
Она не только не способствовала русскому единству, но напротив, после
«крещения» дробление Руси шло в ногу с её иудохристианизацией, почти на
пять веков погрузившей Русь в кровопролитные братоубийственные распри.
Именно церковь взращивала ничем не оправдываемую слепую жестокость.
Как можно назвать молитву двух кровнородственных русских князей перед
сражением к одному «спасу» о помощи в погублении врага, т.е. другого
русского же князя?
После смерти в 1212 г. владимирского князя Всеволода Большое Гнездо,
его сын Юрий дважды воевал Ростов, один раз – Новгород и в этих
междоусобных войнах был безжалостен даже к пленным. Перед знаменитой
Липицкой битвой он отверг предложение о мире и заявил своим воинам и
воеводам: «Человека же кто иметъ живаго, то сам будет убитъ… да не
оставим ни одного же живаго, аще кто ис полку утечеть, не убить имемъ, а
тех вешати или распинати».
Ещё пример. Когда 12 марта 1169 г. христолюбивым воинством Андрея
Боголюбского был взят Киев, то: «не было пощады ни старым, ни малым, ни
полу, ни возрасту, ни церквам, ни монастырям» (Костомаров Н.И. «Русская
история в жизнеописании её главнейших деятелей». М., 1990, с. 83).
Такого зверства, как утверждает летописец, «…и поганые не творили».
Далее. В 1397 г. московский князь Василий I с боем захватил Торжок.
Пленных граждан Торжка, числом 70 человек, терзали на площади
московской. «Они исходили кровию в муках; им медленно отсекали руки и
ноги и твердили, что так гибнут враги государя московского», – пишет
Карамзин в «Истории государства Российского» (т.5, с.135). Мыслимо ли
было такое в Языческой Руси?
Когда тверичи восстали против ордынского ига и убили сборщика податей
Чолхана, тогда московский князь Калита вместе с ордынским войском
разгромил, дотла сжёг Тверь и побил множество её жителей.
Каловыбороционист Александр Невский, сотрудничавший с оккупационным
режимом, собственноручно пытал и увечил своих же новгородцев,
возмущённых непосильной ордынской данью. Если причисленный к лику
«святых» татарский угодничек Александр поступал так с сородичами, то
надо думать, как обходился он с чужеродной чудью (31), которой, по
словам летописи, «побил бесчисленное множество».
А вот как расправлялись не с какими-нибудь «погаными», а опять-таки с
непокорными новгородцами в 1570 году: «Горожан приводили сотнями,
пытали, жгли на малом огне с утончёнными приёмами, затем почти всех
приговаривали к смерти и везли топить. Окровавленные жертвы
привязывались к саням и их по крутому откосу спускали к быстрине, где
Волхов никогда не замерзал. Несчастные погружались в пучину. МЛАДЕНЦЕВ
ТОПИЛИ, ПРИВЯЗАВ ИХ К МАТЕРЯМ (выделено мною. – Д.). Опричники с пиками
стояли на лодках и наблюдали, чтобы никто не спасся» (К.Валишевский.
«Иван Грозный». М., 1912, с. 275).
Но если такие казни, достойные лишь «кроткого» царя Давида, творились
по отношению к своим же, русским, православным, то понятно, что эти
«герои» делали с иноверцами. Тот же Валишевский пишет о действиях армии
Иоанна Грозного в Ливонии: «Тут было всё: и женщины, изнасилованные до
смерти, и дети, вырванные из чрева матерей, и сожжённые жилища, и
уничтоженные урожаи…По словам одного летописца, они выбирали наиболее
красивых пленниц и, насытив с ними свои похотливые желания, они
привязывали их к дереву и упражнялись в стрельбе по этим живым мишеням»
(К.Валишевский. «Иван Грозный». М., 1912, с. 202). Вот что вытворяли
«человеколюбивые» православные иудохристиане, взывающие к терпимости и
милосердию только тогда, когда их собственной шкуре грозит опасность.
