ВЗЯТИЕ БЕРЛИНА 28 СЕНТЯБРЯ 1760 ГОДА. А.Е. КОЦЕБУ. ЭРМИТАЖ

 

Если сегодня образованного человека спросить о причинах Семилетней войны, скорее всего, он затруднится с ответом. Но, что самое забавное, образованный человек второй половины XVIII века, когда происходила эта война, точно также не нашелся бы, что сказать. Тяжело объяснить нормальному человеку, что Пруссия и Австрия громили друг друга из-за эфемерных прав на Силезию, и, что особенно важно, – нам было какое-то дело до их свары.

В 1756 году паровой котел европейской политики в очередной раз пошел вразнос. Как уже было сказано, причина конфликта давала возможность России запастись если не попкорном, то семечками, и, сидя на завалинке, наблюдать за ходом событий. Однако в который раз за свою историю Россия сочла невозможным для себя не воспользоваться столь удачным шансом. 

ВЕСЕЛАЯ ЦАРИЦА БЫЛА ЕЛИСАВЕТ…

В середине XVIII века Российской империей правила знаменитая дочь Петра Великого, государыня Елизавета. Императрица обожала балы, маскарады, охоты, богомолья; считалась красивейшей из европейских принцесс и после смерти оставила гардероб более чем в 15 тыс. платьев. Понятно, что заниматься скучными вопросами политики ей было недосуг. Для этого у нее имелся вице-канцлер Бестужев-Рюмин – тот самый, архив которого из Москвы в Санкт-Петербург геройски везли знаменитые гардемарины. Этот дипломат и царедворец считал, что Россия должна принимать активное участие в европейской политике, за английские деньги сражаясь с Пруссией на стороне Австрии.

Деньги Елизавете Петровне нужны были всегда – праздничные фейерверки сжигали их куда быстрей, чем казна успевала наполняться. О существовании собственной армии государыня знала по большей части потому, что на маскараде время от времени наряжалась в мундиры гвардейских полков. Так что – отчего ж не повоевать?!

В это самое время король Пруссии Фридрих, похоже, в Европе достал буквально всех – за что, вероятно, и получил прозвище Великий. Против него, кроме Австрии, поднялись Франция, Англия, Швеция, Саксония… Не хватало лишь России. И она согласилась принять участие в этом всеевропейском сабантуе.

Правда, к тому моменту, когда российская армия начала выдвигаться в сторону Восточной Пруссии, Фридрих уже наголову разгромил Саксонию и, сменив командиров, включил саксонские полки в состав своего войска. Но русскому командованию было не до того. Оно наскоро вновь училось командовать войсками. 

ОТСЕЛЬ ГРОЗИТЬ  МЫ БУДЕМ …

Надо сказать, что к тому времени Россия не воевала уже довольно долго. В самом начале царствования Елизаветы шведы было подняли голову и попытались вернуть себе утраченные при Петре Великом земли, в первую очередь, Карелию и Ингерманландию. Однако, в строю оставался еще сподвижник Петра Великого, генерал-фельдмаршал Ласси, который очень быстро отбил у северян всякую охоту соваться в ныне исконно русские земли. С тех пор Россия почивала на лаврах, и от бездействия армия во многом утратила свои выдающиеся качества. К моменту отправки войск выяснился изрядный некомплект в солдатах и офицерах (так, к примеру, в Бугском полку из 5 старших офицеров не хватало троих, и около трети солдат). Единственное, чего было в достатке – это орудий. Командующий артиллерией граф Шувалов исправно занимался своим делом.

Период начала боевых действий был не слишком удачен для России. Командовать армией поставили нерешительного и не слишком умелого генерал-фельдмаршала Апраксина. Чтобы уж совсем ему не скучно было командовать, в СанктПетербурге была основана специальная Конференция, с которой ему необходимо было согласовывать все решения. И вдобавок к этому, главе русской армии надлежало «не подчиняться, но внимательно прислушиваться» к командованию австрийскому. В случае тщательного выполнения таких распоряжений даже Суворов не смог бы одержать победы. Но Александр Васильевич служил тогда под командованием Апраксина в звании подполковника, и о самостоятельных баталиях мог лишь помышлять.

Пассивность командующего едва не стоила русской армии разгрома при Гросс-Егерсдорфе. Решительный и стремительный король Фридрих, обойдя боевые порядки русских, атаковал их с тыла и фланга, чем поверг Апраксина в полное недоумение. Однако на счастье генерал-фельдмаршала, под его началом состоял молодой генерал-майор Румянцев, который, не спросясь ни у командующего, ни уж тем более у Петербурга, во главе четырех свежих полков буквально проломился через лесную чащобу и ударил в штыки. Пруссаки дрогнули и покатились назад.

Такой поворот дела оказался для лучшего полководца Европы, каковым Фридрих тогда заслуженно считался, совершенно неожиданным. До сего дня он полагал русских слабым противником и надеялся, разгромив их у Гросс-Егерсдорфа, закрыть вопрос с Россией. Затея не удалась. Но это было лишь первое из многих жизненных разочарований, ожидавших Фридриха Великого в ближайшие годы.

После сражения, воспринятого в Санкт-Петербурге как решительная победа, в герб Апраксина были включены две положенные накрест пушки. Однако вскоре, к вящей радости всей армии, главнокомандующий был отозван в столицу. На его место был назначен внимательный и обходительный генерал Фермор. Тот был бы замечательным начальником тыла армии, но сражаться с прусским королем ему не хватало ни таланта, ни уверенности в своих силах. Он был слишком дисциплинирован, чтобы действовать на свой страх и риск, а потому тщательно сверял каждый шаг с мнением столичной Конференции и австрийского штаба. Вместе с тем, он был человеком лично храбрым и не чуравшимся боя. При нем и при сменившем его любимце армии генерале Салтыкове русские войска раз за разом продолжали разочаровывать Фридриха Великого. Особенно под Цорндорфом и Кунерсдорфом.

В последней битве король Пруссии вновь намеревался раз и навсегда разгромить русских и опять попытался обойти российские позиции с тыла. Не родился еще Бисмарк, чтобы объяснить ему: «Русские долго запрягают, но быстро едут». К этому времени русские уже давно запрягли и сполна полюбили быструю езду – Гросс-Егерсдорфской оторопи не получилось. Салтыков отдал приказ, и фронт тут же повернулся кругом. Перед Фридрихом оказалась не вооруженная толпа, а крепкая русская позиция с несколькими линиями обороны. Король смог прорваться через первые две линии, но увяз и растерял наступательный пыл. И едва он притормозил движение, русские перешли в контратаку. Пруссаки начали пятиться, и тут мощный фланговый удар русской кавалерии под командованием Румянцева обратил их в паническое бегство.

Чудом спасшийся Фридрих на следующий день писал одному из близких друзей: «От армии в 48 тысяч у меня в эту минуту не остается и трех тысяч. Все бежит, и у меня нет больше власти над войском. В Берлине хорошо сделают, если подумают о своей безопасности. Жестокое несчастье, я его не переживу! Последствия битвы будут еще ужаснее самой битвы. У меня нет больше никаких средств и, сказать правду, считаю все потерянным».

Австрийский командующий, генерал Даун, был вне себя от ярости, узнав о разгроме противника. Он надеялся, что схватка с русскими ослабит Фридриха, тогда-то можно будет ударить самому и иметь успех. Приписать же себе победу в таком сражении не получалось при всем желании. Он писал Салтыкову разнообразные «советы», при этом даже не думая атаковать бегущего противника. Благоприятный момент был упущен – менее чем через три недели у короля Пруссии было уже 33 тыс. солдат. С явным недоумением осознав, что его не преследуют, Фридрих увидел в этом перст судьбы и объявил сие «чудом Бранденбургского дома» (он происходил из Бранденбургского королевского дома). Но чудеса – дело непредсказуемое. Опасаясь повторения Кунерсдорфского урока, Фридрих маневрировал и тянул время. Столь нерешительная тактика ему была чрезвычайно противна, но все же он добился своего. Во второй половине сентября армии были отведены на зимние квартиры, и прусский король получил отличную возможность передохнуть и восстановить силы.

ГОСУДАРЫНЯ ЕЛИЗАВЕТА ПЕТРОВНА

Дежурный штаб-офицер Салтыкова, подполковник Суворов, зачастую подменявший своего болезненного шефа, отмечал: «На месте главнокомандующего я бы сразу пошел в Берлин».

БУРЯ И НАТИСК

Увы, России, как обычно, везло на союзников и собственных генералов, храбро проливающих чернила в высоких кабинетах. В начале следующего года Салтыков тяжело заболел и его вновь сменил Фермор. Вот тут и произошло новое «чудо». Фермор, прислушивавшийся к пожеланиям австрийцев, получил сообщение о том, что австрийский генерал Лаудон намеревается осаждать прусскую крепость Глотау и требуется помощь русских. Подчиняясь требованию согласовывать действия с Конференцией, он отослал курьера в Санкт-Петербург. Пока гонец вез пакет в столицу, пока там совещались и принимали решение, пока боевой приказ был доставлен русскому полководцу, Лаудон уже сменил планы и пошел в ином направлении. Однако перед Фермором был согласованный приказ, который следовало выполнять. Не считаясь с изменившейся обстановкой, Фермор пошел к Глотау. На месте он выяснил, что без осадной артиллерии, которой у него не было, крепость не взять, а потому, недолго думая, отрядил часть войск на Берлин, дорога к которому оказалась совершенно открыта. В результате и русская, и австрийская армии (Фермор сообщил о своих перемещениях) наперегонки устремились к Берлину, спеша опередить друг друга.

Сидевший вдали от столицы Фридрих вздрогнул – он отлично понимал, что старые укрепления Берлина не способны выдержать штурм или же правильную осаду. Средневековые, ветхие стены и деревянный палисад – слабая защита для гарнизона, насчитывавшего в тот момент всего полторы тысячи штыков. А успеть самому на помощь столице было совершенно нереально.

ИМПЕРАТОР ФРИДРИХ ВЕЛИКИЙ

В начале октября 1760 года русские полки, опередив союзников, оказались в предместьях Берлина. На первое требование о капитуляции, посланное командующим русскими передовыми частями генералом Готтлобом Тотлебеном, пруссаки ответили решительным отказом. Русский генерал и сам был берлинцем и решил говорить с местным населением на понятном им языке. Он развернул штурмовую батарею и нанес удар по центру города, показывая, что способен простреливать его насквозь. Но гарнизон предпочел не спускать флаг. Тевтонская доблесть была оценена по достоинству – Тотлебен выставил еще одну батарею, на этот раз возле ворот Ронделю. Сосредоточенный огонь разбил ворота в город, пламя охватило множество зданий. К полуночи в свете пожаров русские гренадеры тремя отрядами атаковали пролом.

Взять город «на копье» с ходу не удалось.

Командовавший русскими войсками во время ночного штурма князь Прозоровский вспоминал потом, что один отряд в темноте сбился с дороги, второй попал под огонь крепостной артиллерии и отступил. И лишь тот отряд, который возглавлял он сам, несмотря на огромные потери, сумел прорваться к заполненному водой рву. Ров под огнем перейти не удалось, пришлось отступить из-под огня несолоно хлебавши. Первый штурм закончился провалом, но хуже всего было то, что у отряда, стоявшего у стен Берлина, заканчивались огневые припасы. Вдобавок много орудий вышло из строя: для увеличения дальности выстрела их заряжали чрезмерным количеством пороха. Казавшаяся почти беззащитной крепость выстояла и готова была продолжать оборону.

Но тут к столице Пруссии подошли основные силы русских под командованием генерала Чернышёва. Здесь-то и началось главное сражение, в котором немцы участия вовсе и не принимали. Чернышёв и Тотлебен расположили свои лагеря соответственно на правом и левом берегах Шпрее. При этом Чернышёв пытался добиться от Тотлебена повиновения, желая взять на себя общее руководство штурмом. В свою очередь Тотлебен со стойкостью, достойной лучшего применения, игнорировал все распоряжения Чернышёва.

Автор:Владимир Свержин

Источник;www.sovsekretno.ru