В ходе Февральской революции в Петрограде погибло несколько сотен человек, еще более тысячи получили ранения. Среди убитых было немало городовых, полицейских. Столичные правоохранители, несмотря на малую численность, недостаточное вооружение, стремились выполнить свой долг.

Многие высокие чиновники привыкли к частым выступлениям рабочих. А потому надеялись, что и на этот раз все закончится демонстрациями, которые удастся локализовать полиции и жандармам. Среди таких «оптимистов» был и министр внутренних дел Александр Протопопов. По свидетельству бывшего начальника отделения по охранению общественной безопасности и порядка Константина Глобачева, «в деловом отношении Протопопов был полнейшим невеждой; он плохо понимал, не хотел понять и все перепутывал… Он никак не мог понять, что такое большевики, меньшевики, социалисты-революционеры и т.п.» Более того, министр был настолько ленив, что не читал ежедневных докладов о положении в Петрограде и снабжал царя успокаивающими реляциями.

Однако нельзя считать, что власти были не готовы к нарастанию протестного движения. Еще в ноябре 1916 года столичный градоначальник Александр Балк вместе с командующим Петроградским военным округом Сергеем Хабаловым начали разработку плана совместных действий полиции и армейских частей на случай беспорядков. Его реализация началась в феврале 1917-го, когда ситуация еще не вышла из-под контроля.

Улицы начали патрулировать отряды полиции, жандармов и конной стражи. «Малейшие подозрительные группировки на улицах и тротуарах должны быть тотчас же рассеиваемы, – предписывал Балк сотрудникам правопорядка. – При появлении более значительных групп следует немедленно вызывать кавалерийские части». С декабря 1916 года регулярно составлялись секретные «Записки о происшествиях».

Однако обстоятельный план Балка и Хабалова не сработал. Это произошло главным образом из-за слабости и неблагонадежности многих армейских частей.

Неужели их состояние было тайной для власти? Конечно, нет. Охранное отделение, у которой было множество осведомителей и агентов, работало эффективно и, как уже было сказано, регулярно докладывало «наверх» о настроениях в армии. В частности, Глобачев обращался с докладом на Высочайшее имя, «и Государь согласился заменить некоторые запасные воинские части Петроградского гарнизона Гвардейским кавалерийским корпусом, взятым с фронта, но это решение так и не было приведено в исполнение вследствие просьбы командира этого корпуса - оставить корпус на фронте. Таким образом, Хабалов в момент наступивших рабочих беспорядков должен был опираться на неблагонадежный, готовый в каждую минуту взбунтоваться гарнизон».

Тревога оказалась не напрасной. Февральская революция, как известно, началась с выступления солдат учебной команды запасного батальона лейб-гвардии Волынского полка. Когда его командир штабс-капитан Иван Лашкевич, вывел служивых на Знаменскую площадь и приказал разогнать демонстрантов, то услышал отказ. Офицер пытался возразить, но солдаты ответили угрозами: «Уходи, пока цел!» Лашкевич пытался последовать их «совету», но вслед ему загремели выстрелы...

Штабс-капитан был убит – предположительно унтер-офицером Тимофеем Кирпичниковым, которого Александр Керенский назвал «солдатом революции номер один». Портреты убийцы висели на заборах и выставлялись в витринах. Его славили, о нем писали газеты…

Ядовитый вирус разложения особенно затронул солдат запасных частей петроградского гарнизона. Это были, нет-нет, уже не солдаты, а неуправляемый сброд числом более 150 тысяч человек!

Прибавьте к этому множество других вооруженных соединений, которые вышли на улицы Петрограда для наведения порядка, но на самом деле способствовали усилению беспорядков. Они пошли на поводу у революционных агитаторов, протестующих, вступали с ними в разговоры, переходили на их сторону и отдавали им оружие. И, как следствие, винтовки револьверы и даже пулеметы оказались в руках многих фанатиков.

Полиция, в отличие от армии, показала решимость и верность долгу. Вот лишь один характерный эпизод. У здания петроградской городской думы собралась толпа, которая все более росла и шумела. За этим безучастно наблюдала полусотня казаков, стоящая у Казанского собора. Подъехавший Балк представился их командиру и приказал рассеять людскую массу, не применяя оружия.

Казаки двинулись вперед, но, приблизившись к людской массе, замедлили движение, а потом и вовсе остановились. «Толпа заревела от восторга, но ненадолго, – вспоминал градоначальник. – Из Казанской улицы вылетел галопом разъезд конной полиции и устремился на толпу. Мгновение, и все разбежались…»

Десяток полицейских разметал огромную толпу!

Ситуация в Петрограде сложилась крайне тяжелая, однако еще никто не предполагал фатального исхода. И вдруг… Хабалов приказывает – уставший градоначальник пропускает это мимо ушей, а безвольный министр внутренних дел привычно безмолвствует – убрать с петроградских улиц полицию, жандармов и опереться на войска. Совершенно ненадежные…

Неужто Хабалов был идеалистом, неисправимым оптимистом? И иллюзорно верил, – хотя оперативные сводки свидетельствовали об обратном, – что солдаты все же выполнят свой долг? Как это было во время революции 1905 года, когда монархию спасла армия.

Сергей Семенович был опытным, с изрядным стажем военным, но – служакой «кабинетным», в серьезных переделках до почти 60-ти лет не бывавший. Первое и последнее испытание Хабалову выпало на февраль 1917 года…  

Именно бессилие и предательство армии сыграло роковую роль в событиях февраля 1917 года. Более того, солдаты нередко стреляли в своих командиров. Несть числа офицерам армии и флота, павшим от рук распоясавшихся, одичавших от запаха крови безумцев.

Первой жертвой среди правоохранителей стал пристав Иван Крылов. Он во главе конных городовых пытался разогнать демонстрантов на Знаменской площади Петрограда и вырвать у них красный флаг. Но убили его не демонстранты, а казак – подхорунжий 1-го Донского полка Макар Филатов.

В романе-хронике «Март Семнадцатого» Солженицын так описал этот случай: «И толпа заревела ликующе, махала шапками, платками: «Ура-а казакам! Казак полицейского убил!» Пристава добивали, кто чем мог – дворницкой лопатой, каблуками. А его шашку передали одному из ораторов. И тот поднимал высоко: «Вот оружие палача!» Казачья сотня сидела на конях, принимая благодарные крики».

Другой случай. Казаки того же 1-го Донского полка, услышав выстрелы из толпы у Литейного моста, ускакали, оставив лежащего на мостовой тяжелораненного полицмейстера, полковника Михаила Шалфеева. Его жестоко избили, точнее, добили демонстранты…

Бунтовщики с каждым часом все больше наглели. Толпы росли, превращаясь в бескрайние, оглушительно вопящие реки. Возможно, эти люди – рабочие, мастеровые, студенты, мещане – не рассчитывали на успех, а хотели просто «проявить себя». Но власть, к их удивлению, дрогнула, а вскоре развалилась.

26 февраля Хабалов выпустил объявление: «Всякие скопища воспрещаются. Предупреждаю население, что возобновил войскам разрешение употребить для поддержания порядка оружие, ни пред чем не останавливаясь». Но - поздно, слишком поздно! Да и другие действия властей уже не могли дать результата – введение хлебных карточек (они уже печатались) и массовый подвоз хлеба.

Опьяненные, часто в прямом смысле, толпы наливались злобной силой. Среди тех, кто выплеснулся на столичные улицы, было немало хулиганов, воров и бандитов. За счет их «усилий» в Петрограде значительно выросло количество краж, грабежей и убийств.

Криминальные элементы пришли на выручку своим подельникам – из Петроградской пересыльной тюрьмы были освобождены 4650 преступников-рецидивистов, из губернской тюрьмы – 8558, из женской тюрьмы – 387, из полицейских участков – 989.

Столица оказалась наводненной преступниками всех мастей, и остановить их было некому. Они громили и грабили магазины, винные склады, устраивали налеты на богатые дома и квартиры стражей порядка.

Было полное впечатление, что орды кровожадных завоевателей ворвались в чудесный город, который никогда в своей истории не подчинялся врагу. А тут его разоряли свои жители… Горели и уничтожались суды, полицейские участки. Оттуда забиралось оружие, вышвыривалась мебель, сжигались дела, картотеки преступников. Между прочим, все это Керенский называл «гневом народным».

Тем не менее, часть многострадальных полицейских продолжала выполнять свой долг, пытаясь оказать сопротивление. Но многие сочли за благо сдаться или, как тогда выражались, «самоарестоваться». Впрочем, это редко спасало от расправы.   

Мученическую смерть принял начальник Петроградского жандармского отделения генерал-лейтенант Иван Волков. Были убиты городовые Тимофей Гиль, Яков Рацкевич, Семен Стуров, Александр Княкинен, Демьян Цубульский и Вексель (имя не известно). Все они получили огнестрельные ранения. Еще одна жертва – околоточный Крюков (имя не известно), зарубленный саблей.

Но это лишь малая часть траурного списка.

После того как из Государственной Думы был получен приказ об аресте всей полиции, в Петрограде началась настоящая охота за ее сотрудниками, объявленными злостными врагами революции, ставшими символом свергнутого царского режима.

И горе тем, кто попал в лапы разъяренной толпы! Несчастных стражей порядка подвергали изощренным пыткам, убивали. И не только их, но и членов их семей. Не щадили даже детей…

…В охоте на полицейских участвовали не только мужчины, но и женщины, подростки. Писатель Михаил Пришвин записал в дневнике: «Две женщины идут с кочергами, на кочергах свинцовые шары – добивать приставов». Барон Николай Врангель вспоминал совершенно дикий случай: «Во дворе нашего дома жил околоточный; его дома толпа не нашла, только жену; ее убили, да кстати и двух ее ребят. Меньшего грудного – ударом каблука в темя».

Глобачев констатировал: «Те зверства, которые совершались взбунтовавшейся чернью в февральские дни по отношению к чинам полиции, корпуса жандармов и даже строевых офицеров, не поддаются описанию. Они нисколько не уступают тому, что проделывали над своими жертвами большевики в своих чрезвычайках».

Еще одно свидетельство – гвардейского полковника Федора Винберга, который с ужасом наблюдал, как солдаты и рабочие рыскали по всему городу в поисках «фараонов» и выражали бурный восторг, найдя новую жертву: «Этим зверям петербургское население в массах своих деятельно помогало: мальчишки, остервенелые революционные мегеры, разные «буржуазного» вида молодые люди бежали вприпрыжку вокруг каждой охотившейся группы убийц и, подлаживаясь под «господ товарищей», указывали им, где и в каком направлении следует искать последних скрывающихся полицейских».

Всего в ходе Февральской революции 1917 года в Петрограде погибло около двухсот полицейских, и примерно 150 было ранено. Немало людей пропало без вести, в частности, некоторые из них были утоплены в Неве.

Согласно сообщениям газет «Биржевые новости» и «Петроградский листок», тела более чем десяти погибших стражей порядка всплыли в мае 1917 года.

Кроме того, по свидетельствам участвовавших в беспорядках рабочих, останки некоторых расстрелянных сотрудников полиции сбрасывали в вырытые ямы. Так, в марте 1917 года родственники разыскивали городового И. Дрошпорта. Но его тело бесследно исчезло.

Однако не все петроградцы расправлялись «фараонами». Некоторых укрывали, давали им гражданскую одежду. О таких случаях писал в «Марте семнадцатого» Солженицын: «Пристава полковника Шелькина, 40 лет служившего в одном из выборгских участков, рабочие – знали его хорошо – переодели в штатское, кожаную куртку, перевязали голову платком как раненому – и увезли перепрятать, пока полицию громят.

Пристав дальнего Пороховского участка скрылся от толпы в подъезд, там купил у швейцара лохмотья (швейцар потребовал 300 рублей) и в таком виде ночью, когда все успокоилось, пошел к семье на Невский».

Спустя много десятилетий – в мае 2008 года на Марсовом поле впервые прошел День памяти петроградских полицейских, погибших в февральские дни 1917 года, а также всех сотрудников министерства внутренних дел, отдавших свои жизни при выполнении служебного долга.

…Штаб московских полицейских сил обосновался в Историческом музее. Для подавления беспорядков командующий московским военным округом, генерал Иосиф Мрозовский мобилизовал полицию и городской гарнизон. По его приказу полицейскими нарядами и воинскими подразделениями были перекрыты мосты. На центральных улицах и площадях были сосредоточены отряды конных жандармов и городовых, казачьи разъезды.

Сначала стражи порядка пытались разгонять немногочисленных демонстрантов. Но когда на улицах появились многотысячные колонны, полицейские предпочли ретироваться. Одни, сбросив шинели, превращались в простых обывателей. Другие выбирали экзотические наряды. Репортер газеты «Раннее утро» писал, что встречал городовых, облаченных в женские платья…

В Москве произошел, пожалуй, лишь один серьезный инцидент. На Яузском мосту, пытаясь остановить толпу, помощник пристава выстрелами из револьвера убил двух рабочих. Полицейского офицера тут же схватили восставшие и швырнули в реку. Вслед за ним в Яузу бросили прапорщика, который командовал цепью солдат.

Прошло совсем немного времени, и россияне ощутили свою беззащитность – народная милиция, составленная из обывателей, недоучившихся студентов, безработных и вчерашних убийц полицейских, была слаба и плохо обучена.

И потому многие с ностальгической тоской вспоминали прежних стражей порядка. «Больше всего беспокоило быстро растущее сознание того, что не осталось никого, кто бы озаботился сохранением мира, – писал современник. – Исчезли красно-голубые нарукавные повязки военной полиции, а на углу улицы больше не стоял флегматичный, надежный полицейский»...

Автор:Валерий Бурт

Источник:http://www.stoletie.ru